Проблема Афганистана в пространстве Центральной Азии выступает не просто как соседский вызов; она ставит фундаментальные вопросы о природе и границах региональной коллективной безопасности. С 2021 года, после изменения режима в Кабуле, асимметричные угрозы — трансграничные нападения, наркотрафик, потоки миграции и репатриации боевиков — получили новую интенсивность. Реакция со стороны региональных институтов — в первую очередь Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) — демонстрирует одновременно волю к координации и ограниченность оперативных возможностей. В условиях обострения инцидентов вдоль таджикско-афганской границы и сообщений о переговорах Душанбе с Москвой по поводу помощи в охране границы создаётся клиническая иллюстрация этого дисбаланса.
ОДКБ формально является инструментом коллективной военной безопасности для ряда постсоветских государств; её устав предусматривает механизмы коллективного реагирования на угрозы. На практике же организация работает в условиях, когда запросы членов по оперативной помощи сталкиваются с политико-правовыми и практическими ограничениями. Секретариат и руководящие органы ОДКБ регулярно поднимают тему мониторинга афганской ситуации и координации усилий, создаются рабочие группы, но существующие форматы чаще обеспечивают обмен информацией и декларативные меры, нежели оперативное развертывание многонациональных сил быстрого реагирования в условиях сложного трансграничного напряжения. Такой статус действий ОДКБ иллюстрирует проблему «институционального ожидания» — высокий уровень декларируемой заботы о безопасности при относительно низкой способности к проактивному управлению кризисами.
ШОС, в свою очередь, позиционирует себя как широкий формат взаимодействия, сочетающий вопросы безопасности с экономической и инфраструктурной кооперацией. На саммитах ШОС центральноазиатская проблематика регулярно фигурирует: члены организации подчёркивают необходимость «инклюзивного» и «стабилизирующего» подхода к Афганистану и призывают к международному сотрудничеству по нейтрализации транснациональных угроз. Однако операционный мандат ШОС также ограничен: организация не предназначена для быстрой военной интервенции и в большей степени выступает площадкой дипломатического диалога и координации. Тексты деклараций последних встреч подчёркивают акценты на «инклюзивности» афганского урегулирования и на совместных невоенных мерах по стабилизации, что отражает предпочтение политико-дипломатических инструментов над силовыми.
Суммарно это даёт следующую картину: на фоне реальных угроз региона внутренние механизмы коллективной безопасности демонстрируют «смещённую мощность» — они хорошо подходят для координации, обмена разведданными и разработки долгосрочных программ, но слабы для быстрого и решительного реагирования на внезапные трансграничные атаки. Ряд недавних инцидентов вдоль таджикско-афганской границы, включая использование беспилотников и гибридные формы нападений, подчёркивает технологическую и тактическую эволюцию угроз, требующую именно скорого, мобильного и многоуровневого ответа. Государства региона, в отсутствие готовых и оперативных механизмов ОДКБ/ШОС, вынуждены рассматривать альтернативы — двусторонние запросы к внешним акторам или национальные меры усиления границ.
Причины пределов коллективной безопасности — как институциональные, так и политические. Институционально, ОДКБ и ШОС создавали свою архитектуру под иные вызовы: ОДКБ — для классической военной координации между стратегическими партнёрами; ШОС — для политико-экономического сотрудничества с элементами антитеррора. Ни одна из организаций исторически не разрабатывала быстрый, юридически унифицированный механизм для многонационального вмешательства на территории третей стороны без явного мандата и согласия всех ключевых участников. Политически, интересы государств-членов неоднозначны: у каждого — свои приоритеты в отношении Афганистана, разные оценки угрозности отдельных афганских группировок и различное отношение к перспективам взаимодействия с кабульскими властями. Это препятствует формированию оперативного консенсуса и переводит реакцию в формат деклараций и дипломатии.
Кроме того, трансформация угроз в условиях афганского контекста требует комплексного подхода, сочетающего антитеррористические операции, улучшение пограничной инфраструктуры, борьбу с наркотрафиком и социально-экономические меры. ОДКБ и ШОС частично покрывают эти направления, но их межинституциональная координация и ресурсная база ограничены. Практическая кооперация с афганской стороной (в том числе на уровне технического содействия) возможна, но осложняется дилеммой легитимности: взаимодействие с де-факто властями в Кабуле вызывает сомнения у тех членов, которые склонны к формальному признанию или желают избегать политической импликации. Следствием становится парадокс «взаимной заинтересованности без доверия», когда государства ищут ад-hoc решения, но не формируют устойчивой многосторонней политики.
На уровне практических сценариев региональные государства выбирают гибридные стратегии. Первый элемент — «национальное усиление»: массовая модернизация пограничного контроля, возврат к более жёсткой пограничной охране и локальные военные учения. Второй — «билатеральный подход»: двусторонние просьбы о помощи (включая запросы к России как к ключевому военному игроку на постсоветском пространстве), закупки оборудования и консультирование. Третий — «многосторонние инициативы», но уже в рамках ad-hoc контактных групп и экспертных платформ, стремящихся сохранить дипломатическую дистанцию и одновременно повышать практические возможности совместного реагирования. Примеры взаимодействия через региональные контактные форматы и рабочие группы указывают на нарастание такой практики, однако её эффективность остаётся ограниченной без институционального закрепления и финансирования.
Особое значение придаёт фактор внешних акторов: Россия, Китай и международные организации (ООН, ЕС, соседние государства) обладают ресурсами, которые регион мог бы мобилизовать. Но их вовлечённость всегда сопряжена с собственной геополитической логикой: Москва может быть готова предложить военное присутствие или помощь в охране границ, но это сопряжено с вопросами суверенитета и влияния; Пекин заинтересован в защите китайских граждан и инфраструктуры, однако предпочитает экономические и технические инструменты; международные организации способны предоставлять поддержку в области развития и контроля наркотрафика, но их военные опции ограничены. Следовательно, регионы вынуждены лавировать между суверенитетом и эффективностью, балансируя выгоды от внешней помощи и риски зависимости.
Выводы для политики и академического осмысления можно сконструировать следующим образом. Во-первых, необходимо признать институциональные пределы ОДКБ и ШОС в их текущих конфигурациях и перестать рассчитывать на «автоматическое» коллективное реагирование. Во-вторых, важно развивать оперативные многоуровневые механизмы: сочетание национальных возможностей с дву- и многосторонними рамками, которые бы обеспечивали быструю координацию (специализированные резервные силы, общие разведывательные каналы, рамки быстрого финансирования и логистики). В-третьих, требуется политическая работа по созданию доверия между членами этих организаций и — критически важно — по формализации процедур взаимодействия с афганской стороной, когда это необходимо для совместных действий против общих угроз. Наконец, нужно параллельно усиливать превентивные меры: развитие приграничной экономики, программы альтернативного занятости для приграничных общин Афганистана и продвижение регионального социально-экономического развития как способа уменьшения источников нестабильности.
В аналитическом плане центральный парадокс выглядит так: ОДКБ и ШОС обладают значительным потенциалом координации и возможностью служить площадками для переговоров и обмена информацией, но они не являются панацеей от трансграничных вызовов Афганистана в Центральной Азии. Их функциональные пределы требуют от государств региона сочетания институциональной гибкости, двусторонней практики и умения мобилизовать внешние ресурсы на условиях, которые сохраняют национальную автономию. Без такого многоуровневого и прагматичного подхода регион рискует оказаться в режиме вечной реактивности, когда угрозы будут подавляться нерегулярно, дорого и с переменным успехом.
